В сводке Совинформбюро за 22 апреля 1945 года сообщалось: наши войска заняли пригороды Берлина — Глиникке, Бланкенбург, Розенталь, Вейсензее, Бисдорф...

Война пришла туда, откуда началась.

В тот же день моя родная 301-я стрелковая дивизия под командованием полковника В. С. Антонова завязала тяжелый бой за пригород Берлина — Карлсхорст. Тогда никто из нас не подозревал, что именно здесь через две с небольшим недели свершится всемирно-историческое событие — подписание акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Однако все мы чувствовали, что победа близка.

Она не давалась нам в руки сама. Ее нужно было вырвать. Даже здесь, в Берлине, война не стала для нас легкой. До последнего своего часа война оставалась войной, требовала все новых жертв и все больших усилий.

Я и сейчас ясно вижу перед собой картофельное поле, изрытое воронками. За ним маячит электроподстанция. Моему и другому такому же стрелковому батальону поставлена задача овладеть ею. Но над картофельным полем бушует многослойный огонь вражеской артиллерии и пулеметов, неистовствуют пули снайперов.

Неподалеку от моего НП уткнулся носом в бугорок с охапкой прошлогодней ботвы молоденький старший лейтенант. Я не знаю его — это, наверное, ротный из взаимодействующего с нами батальона майора Перепелицына. Лежит и, должно быть, соображает: когда, в какую секунду вернее для дела поднять роту в атаку.

Ротный чуть привстает. Он тяжело дышит, по лицу, заливая глаза, катятся крупные капли пота. Он сдувает их губами, потом осторожно проводит тыльной стороной левой руки по бровям и тут же вскакивает во весь рост, мчится к невысокому забору, увлекая за собой своих солдат. Через мгновение тело его, прошитое пулями, беспомощно повисает на заборе...

— Ах, гады! — возмущается Яковлев, командир роты нашего батальона, и тоже поднимает свое подразделение.

А огонь противника все яростнее. На левом фланге полка гитлеровцы предпринимают контратаку значительными силами пехоты и танков. Туда переносит огонь наша дивизионная артиллерия. Командир артполка гвардии полковник Георгий Гаврилович Похлебаев сам стал к орудию. Из другой пушки мастерски ведет огонь его заместитель по политчасти Герой Советского Союза майор К. З. Цуцкеридзе.

Энергичные их действия спасают положение: контратаку удается отбить, но погиб Константин Захарович Цуцкеридзе. Дорого обошлась эта схватка и заместителю по строевой командира нашего 1050-го стрелкового полка гвардии майору Савве Ивановичу Кульчию: осколком снаряда ему отхватило ногу.

Вспоминая те трагические минуты, Г. Г. Похлебаев и теперь с благодарностью отзывается об инструкторе политотдела корпуса Анне Владимировне Никулиной. Мужество и отвага никогда не покидали эту женщину. Тогда она тоже пошла в самое пекло боя, воодушевляя артиллеристов личным примером. А затем погибшего майора Цуцкеридзе сменил на боевом посту гвардии подполковник Андрей Андреевич Куценко. И хоть в последующих боях он действовал так же решительно, как и его предшественник, судьба оказалась милостивее к нему — он дожил до Дня Победы. Андрей Андреевич сейчас на заслуженном отдыхе. До недавнего времени он четырнадцать лет бессменно был первым секретарем горкома партии Большой Ялты.

Но вернемся к боям за Карлсхорст.

Управляя действиями своего батальона, я скорее почувствовал, чем увидел, появление на моем наблюдательном пункте кого-то из начальства. И тут же прозвучал требовательный голос:

— Командир батальона! Почему залегли роты?

Я оглянулся. Рядом стоял командарм Николай Эрастович Берзарин. Сняв фуражку, он вытер платком вспотевший лоб и опять настойчиво повторил свой вопрос:

— Почему не продвигаетесь, майор? Где приданные вам танки и артиллерия?

— Отстали, товарищ командующий, — ответил я виновато.

— Вижу, что отстали, но почему? Срочно вызовите сюда их командиров.

Связные побежали выполнять приказ генерала.

— Я знаю, почему так получилось, — продолжал он, когда мы остались вдвоем. — Вы младше их и по званию и по возрасту, а потому стесняетесь проявить должную требовательность. Это никуда не годится. В бою общевойсковой офицер — голова над всеми остальными. Решайте, требуйте, приказывайте! Все должны работать на матушку-пехоту.

Командиры подразделений непосредственной поддержки батальона собрались почти одновременно. Еле переводя дух от быстрого бега, доложили генералу о прибытии.

— Посмотрите на результаты вашей неповоротливости! — обратился к ним Берзарин, глазами указав на убитого старшего лейтенанта. — Если бы вы, ваши танки и пушки находились в боевых порядках пехоты, этого не случилось бы, и пехота не топталась бы на месте! Мы вступили в такую полосу боев, когда мешкать нельзя ни минуты. Надо рваться вперед и только вперед! Не давать врагу передышки ни днем, ни ночью.

Минированные дороги, непреодолимые завалы на них, взорванные мосты через многочисленные каналы очень затрудняли продвижение техники. Надо было изыскивать обходные пути, а на это требовалось много времени, и не по своей вине танкисты, артиллеристы, минометчики отставали порой от пехоты.

Пытаясь «реабилитировать» их, я стал объяснять генералу:

— Мы ведь только-только вышли на этот рубеж. Сейчас подтянутся сюда и средства усиления. Заминка у нас временная...

— Ты мне зубы не заговаривай, — перебил генерал. — Я знаю, что к чему. Знаю и то, что заминка у тебя временная, и то, что пойдешь вперед. Но, поймите же вы все: если бы не случилось этой «заминки», противник не пошел бы в контратаку на левом фланге полка... А теперь, — продолжал Берзарин, обращаясь уже ко мне одному, — уточни задачи каждому из них.

Пока я делал это, командарм ни разу не перебил меня, не вмешивался в мои распоряжения. Только изучающе прислушивался и приглядывался ко мне. Но когда я закончил, он сказал:

— Хочу ориентировать всех в ближайшей задаче дивизии. Ей приказано немедленно овладеть Карлсхорстом и, не задерживаясь там, с ходу форсировать Шпрее! При этом не надо ввязываться в бой с отдельными опорными пунктами и узлами сопротивления немцев, тем более с отдельными огневыми точками. Необходимо быстро проскочить Карлсхорст, разрезать здешнюю группировку противника надвое. Ведь значительно легче громить его, когда он уже не составляет единого целого. Резать Карлсхорст пополам будут девяносто второй тяжелый танковый полк и вот ваш, — кивнул он в мою сторону, — тысяча пятидесятый стрелковый. Пехоту на броню — и пошел! Артиллеристы должны пробить вам коридор и прикрывать ваши фланги. Ясна задача?

Все мы ответили утвердительно.

— Выполняйте приказ! — распорядился командарм.

Когда мы опять остались одни, Николай Эрастович поинтересовался:

— Как у вас с переправочными средствами? Есть ли лодки, плоты?

Я доложил, что лодки следуют за нами на повозках, а катера Днепровской военной флотилии транспортируются автомашинами.

— Хорошо! — одобрил командарм, — действуй, как решил. Желаю успеха!

Я проводил Николая Эрастовича за угол дома к «виллису» и там увидел склонившегося над планом Берлина члена Военного совета 5-й ударной генерала Ф. Е. Бокова.

А Берлин горел. Сквозь густой сумрак от дыма и пыли еле просматривались его разрушенные улицы и остовы отдельных сттроений.

Простившись с командармом, я двинулся к левому флангу.

— Куда шагаешь? — неожиданно окликнул меня командир нашего полка Исхак Идрисович Гумеров.

На его вопрос я ответил вопросом:

— Как там Савва Иванович?

— Будет жить! — заверил Гумеров. — Но отвоевался.

— Хотел с ним попрощаться, — сказал я.

— Опоздал. Его уже отправили в санбат. Поворачивай-ка обратно на свой НП. Туда сейчас должен подкатить командир девяносто второго тяжелого Мясников. Надо обговорить все детали броска к Шпрее. А может, удастся и перемахнуть ее с хода.

Шагая следом за Гумеровым, я мысленно был с Саввой Ивановичем. Назойливо лезла мысль: с Кульчием мы расстались навсегда. К счастью, это было не так. Спустя двадцать два года я получил от него письмо. Савва Иванович сообщал, что живет он, в общем, неплохо, вырастил хороших детей, изредка встречается с боевыми друзьями, в ближайшие дни предстоит встреча с Гумеровым...

Нас нагнал танк «ИС». Резко притормозил, чуть ли не наступая нам на пятки. Из башенного люка высунулся полковник Мясников.

— Что, пехота, снова будете танкистов ругать?

— Пока не за что, — ответил Гумеров.

— В таком случае цепляйтесь, — предложил Мясников, указывая на корму танка.

Мы с Гумеровым взобрались на броню, и танк моментально доставил нас на НП. Здесь мы легко согласовали все вопросы взаимодействия, и в условленное время танки с пехотным десантом изготовились для нового броска вперед.

Загромыхала артиллерия, заскрежетали гвардейские минометы. На большой скорости мы понеслись по улицам Карлсхорста и выскочили на западную его окраину.

«Перемахнуть» с хода Шпрее не удалось. По берегам ее тянулись сплошные минные поля. На той стороне виднелось несчетное количество бронеколпаков и бункеров. Бой вспыхнул с новой силой. Каждый дом, окно, щель изрыгали огонь.

Когда нам удалось наконец пробиться к берегу, правее выскочили на танках дивизионные разведчики. А вслед за ними туда же прибыл и командир нашей дивизии полковник В. С. Антонов. Он на месте уточнил, как должен действовать наш полк в дальнейшем.

Форсировать Шпрее нам предстояло в районе Трептов-парка, южнее громадной теплоэлектроцентрали Руммельсбург. В авангарде должен был следовать первый батальон под командованием Героя Советского Союза капитана Николая Васильевича Оберемченко, за ним — мой второй батальон, а за нами — третий батальон майора И. З. Михайлова.

С наступлением темноты мы, три комбата, вышли к месту переправы. К ночи бой утих, но кое-где еще палили орудия, гремели взрывы снарядов, полыхали оранжевые струи огнеметов. В небе гудели ночные бомбардировщики.

Сидя на траве у смутной береговой черты, мы продолжали обсуждать, как будем взаимодействовать. Михайлов сказал Оберемченко:

— Поскольку тебе выпало идти первым, знай, Коля, что и я и Шаповалов поставим на боевой взвод все наличное оружие.

Невидимые прибрежные волны чуть слышно хлюпали по гальке. Темное зеркало реки то и дело расцветало огнями.

Оберемченко больше прислушивался к звукам, доносившимся с того берега, чем к заверениям Михайлова. В ответ майору он буркнул что-то невнятное, прилег за мою спину и прикурил. Видимо, сильно волновался, но старался скрыть это.

Не успел я высказать свои соображения о взаимодействии, как справа послышались шаги. Мы встали. На берегу появились командир корпуса Герой Советского Союза генерал-лейтенант И. П. Рослый и его начальник штаба генерал Е. И. Шикин. Позади них шли командир отряда полуглиссеров Днепровской военной флотилии Герой Советского Союза лейтенант М. М. Калинин и командиры кораблей, которым предстояло перебросить наш полк через Шпрее. Генерал Рослый лично ставил задачу катерникам.

Через час все было готово для преодоления реки.

Тихо подошли маленькие суденышки. Первый батальон расположился на них повзводно, и они, отчалив от берега, будто растаяли во тьме.

Оберемченко отправился на ту сторону с одним из первых катеров. Высадка его батальона прошла без единого выстрела. Мы до боли в глазах всматривались в темень, ждали сигнала, что путь свободен, но сигнала не было.

Уже начал брезжить рассвет, а мы все еще тяготились неизвестностью. Меня било как в лихорадке — и от сознания, что сам скоро последую за первым батальоном, и от ночной прохлады, усиленной близостью реки.

С того берега часто замигал пулемет. Над нашими головами зло запели пули. Часть их, ударяясь о землю, рикошетировала, другие булькали чуть ли не на середине реки.

По вспышкам выстрелов мы сосредоточили всю мощь огня двух батальонов. Завязался яростный огневой бой. В него включился и батальон Оберемченко.

Гитлеровцы бросили навстречу ему танки и бронетранспортеры. Огневая дуэль переросла в рукопашные схватки. Оберемченко был смертельно ранен. Не приходя в сознание, он скончался на руках у своего связного Пилипенко.

Гибель командира на какой-то момент ослабила наступательный порыв батальона. Роты попятились было к реке. В эту критическую минуту командование принял на себя замполит капитан Митрофан Васильевич Давыдов. Бойцы снова ринулись на врага и восстановили положение.

А тем временем начал переправу и мой батальон — частично на катерах, частично на весельных лодках.

Я еще оставался на этом берегу, когда у полковой радиостанции появился разведчик из штаба 5-й ударной армии гвардии капитан Насыр Гайнуллин и доложил Берзарину: на рассвете 23 апреля река Шпрее успешно форсирована.

В тот же день в Трептов-парке мы похоронили со всеми воинскими почестями командира первого батальона Героя Советского Союза капитана Николая Васильевича Оберемченко. Как раз там, где теперь возвышается величественный монумент Советскому воину — освободителю народов Европы от фашистской чумы.

И дивизия наша двинулась дальше — в самый центр сражения за Берлин. На ее долю пришлась нелегкая, но славная миссия — задавить последний оплот гитлеризма, штурмом взять Имперскую канцелярию.